работа окончательно съела мою голову, так, что все прочее не страшно, поэтому - вот вам еще один - маааленький кусочек имперцев, лЫрЫческий, шо писец)

Ранее вот:
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm

А здесь опять же хватило бы пары кадров: автор вернулся ко главгерою и главгероине, шо смотрят на пионерскую линейку выступление маленьких и треплются. Опять же хватило бы пары кадров.
И ой - кажется, начинает происходить - скучная, банальная, всем известная, никому не интересная ибо как минимум кактамэтоттермин "гетная"? - лырыческая линия, и аффтар доказывает, шо нихрена не понимает ни в психологизьме, ни в правдежызни.
Тссс...я вам открою тайну: аффтар из авторитетных источников и в любви ниче не понимает
И ему пофиг!)

на нем защитна гимнастерка надета задом наперед
***
Иногда слишком неудобно - умение думать одновременно весь поток мыслей... Стоять бы сейчас, смотреть, как строятся маленькие городка Башни в ожидании приветствия дня имен, как увлеченно - что говорят руки, почти отсюда разглядишь - рассказывает что-то Рийнар собравшимся рядом. А так все это есть, но все это есть отдельно - теплая, прогревшаяся, в солнечных бликах вода, а в глубине - ледяным и горьковатым живым льдом ключевого озера – другое...

Просто он стоит близко. Эр’ньеро Райэн эс Тийе эс Сьенн. Эр’нере айе Райэн… Слишком близко. Так, что чувствуется, что от него - тепло. Слишком редко у Иллрейн айе Тольмарка - за все время - получалось одевать гражданское. Чтоб запомнить, что у него, в отличие от формы, теплоизоляционные свойства - никакие. Отдельно чувствуется: вот это, по плечу – ветер с реки; вот это, близко, за спиной, чужое тепло. Рядом. Так рядом, что трудно подумать и в праздник. А если чуть-чуть повернуть голову в сторону чужого тепла и вдохнуть – от него пахнет. Чужим. Тоже теплым. Терпким теплом земли, пряными корнями – и еще чем-то, не подобрать – живым единственным, очень – близким, как в системе взаимодействия – как крепкой, шероховатой ладонью - между сутью и словом – погладили.
Запоминать можно. Называть нельзя. Просто стоять и дышать... Дальних мыслей много и замечают они глупости – и какая-то из них считает, сколько еще можно – дышать, вот так, на двенадцатые выдоха... А дальше можно заметить, что он дышит медленней, с паузой, ритм не поймать... Смотреть – краем кругового обзора – движение тени сосновых кисточек по нагрудным клапанам рубашки, блик на застежке кармана – считают тоже... Мысль отдельная, мысль смешная – а у него двенадцатые выдоха должны получаться длиннее.
Заметно – чудовищной яркостью, пределом увеличения; называть нельзя, смотреть можно. Тень сосновой ветви наискосок – по вороту серого, гражданского, по шее, по лицу, контрастом – не разбитый солнечный свет, солнце – и четкие, до искорок, блики – на рожденном узоре чужой крови – и правда – почти чешуйки… Что он сейчас думает, что – видно?.. Словно бы тянулась когтистая лапа к глазам, не дотянулась, лег след - параллельными линиями, спеклось чешуйками – серым, зеленым, серебром на свету...
Близко. Круговой обзор летающих – хочешь не хочешь, но видишь. И можно дать отпор всем дальним мыслям, усмехнуться – сен айе Тольмарка, сколько вам лет, новых жизней и вылетов, и каких же, спрашивается – вы стоите, и мир пронзительно ярок, словно ему первый день? Можно. Но без толку. Все – с невыносимой четкостью первого мгновения новой жизни. Даже привычная оценка летного: и сколько ж он был в небе? Если "спайки" отпечатались – до смерти не сотрется: лишней чертой поперек рисунка чужой крови - серебряный рубец, особенно заметный вот сейчас...

Сколько прошло-то – ну вдох, два, того не больше – эр'нере айе Райэн просто продолжает разговор... На солнце он не щурится, а вот улыбка чуть-чуть смещает линии того узора, прорисовывает следом – серебром "метку летных". А еще он чуть разворачивается, ближе к перилам – ощутимо – чужим теплом – где только что был ветер с реки… Все оно меньше двенадцатой выдоха, все оно, как небо под крылом, долго...
- Скорей я должен принести извинения, - продолжает разговор Райэн Безумец. - Воспитанники - это серьезное дело, тем более, когда на них вправду стоит посмотреть... У тебя получается.
Можно... нужно не смотреть, а все равно слышно – кожей, потому что ветер с реки теперь не прикасается. Совсем. Проще просто стоять, запоминать запах, старательно не думать – как это называется и что с этим делать... Строить улыбку... - например? - потому что? - и отзываться:
- Если что-то делаешь, делай это хорошо...
- А я ж, можно признаться, удрапал на скорости, - строй улыбку, получится сама, потому что мелкий курсантский жаргон у эр'ньеро эс Тийе эс Сьенн получается смешно ошеломительно. - Но законно обеспеченный праздник в восстановительных... - это он уже шипит. Шипит неподражаемо – так, что последний призвук слышит уже не ухо – чувствует что-то внутри головы. Такое простой смертной глотке не воспроизвести, пожалуй. Дальше говорят руки. Очень свободно. "Танцем" высокородных: прочитать можно едва ли пару движений не самых лестных свойств. Остальное Иль пытается сообразить хоть примерно, а дальние мысли сохраняют не смысл – скорость, точность движений – вот это танец! – такими руками можно "обратную пряжечку" "на пальцах" пересказать... И еще – что, словно чуть отставая от движения рук, словно подчеркивая цветным окончание фразы, бликом – тот же рисунок чужой крови, и как впервые видно - стоит ему чуть повернуть руку, под углом к свету, можно на миг подумать: когти? А еще глубже – совсем понятное, совсем чудовищное: «А я услышу – с закрытыми глазами – что говорят его руки – потому что ветер... и тепло... И все жизни были вчера, я стою в первый раз – и все равно нельзя проверить правду, что была с первого вылета – вот той девочке простительно было б смотреть и думать: правильно я знаю наизусть – какими руками меня держит небо?» Так невыносимо близко до проверить – тепло, которое читаешь, закрыв глаза. Догадалась же подумать... Ту девочку эль'нере сен айе Тольмарка давно пережила, и – ну наконец! – сказать сейчас вслух надо другое – похожее на ответ, ладно какой-то вдох и выдох миновал от финала его высказывания:
- Да, - говорит Иллрейн, - я понимаю. Случилось побывать, - руки, попутно, тоже говорят, дописывая к следующему, - праздник в восстановительном? - в том еще количестве эмоциональных надстрочных.

И первой мыслью, ярче и ближе, подпустить воспоминания. На Тольмарка, конечно, не лучше, чем в восстановительном, но только так о нем и можно сказать: не лучше. Сравнивалось не случайно: так будил в памяти давнее и недоброе - меньше о боли, больше о беспомощности, о протяженности ее по времени - с полной невозможностью сбежать. Это с общим армейским медблоком взгляды на лучшую продолжительность лечения идеально совпадают: так же рада от них (если уж случилось угодить) сбежать, как они - от тебя отделаться. А там… Трату времени и сил на то еще количество разнообразных процедур и обследований восстановительный дополняет – как будто мало! - обязательным организованным отдыхом. И обстоятельства к тому плюсуют тяжесть чужой совместности. Нет – не успела отвыкнуть, и комната на четверых со вполне достаточным количеством места на каждого была бы достойным и удобным обиталищем... А вот от другого – с удивлением поняла, почти совсем отвыкла. Странных своих порядков о статусах "защитка" четко держится... Здесь и вправду – читают сначала нашивки, потом статус, и при всех крайне причудливых их соотношениях и возможности получения, даже самый квадратноголовый "недокрыльник" помнит, что звание идет прежде всех семей... Как эта принятое привычным оценилось в восстановительном, в одной комнате с гражданским специалистом – что-то там из открытых пространств, которая примерно каждый большой круг тщательно подчеркивала, что даже чужое личное расстояние между ней и – вот невообразимо – айе Тольмарка – все равно оскорбление ее статусу.
В общем, с какой скоростью улепетывают из восстановительных – и какая неописуемая "радость" отмечать там праздник представить было Иллрейн нетрудно.

Увы, дальним мыслям на таком – только ярче гореть. Зацепится, с легкой улыбочкой: а этой статусной задачке с Земель Изначальных – вот нипочем стоять так близко, что все порядки статусов вспомнишь. А отодвинуться некуда – там перила, а так рядом, что ветру пройти негде – только чужое тепло… Дальше, в сотых, мысль - не поймешь, что больше: смешная она или чудовищная – он на расстоянии для близких, тех, кто не ударит – сбоку, чуть со спины, прикрыв от ветра – так, что смотреть получается только круговым обзором... или закрыв глаза… А в голове, стихийным явлением: «На пластику я так и не подумала заработать...» Воротник у этой рубашки высокий, как нужно – только она легкая совсем, после привычного "каркаса" формы особенно, поневоле - задуматься и почувствовать себя слишком открытой - незащищенной. Вот ерунда в голову успевает - ведь на новый выдох, не дальше, Безумец выдаст:
- Слышал про ваши испытания. - Еще развернется, отступить некуда - смотри в глаза. Отвечай - и откуда бы это он слышал, и что ему за дело...
- Да, высокие разработки "зеркалки" опять... сподобились. - Парой фраз - два на четыре - попытаться определить, что и как именно. Выслушает.
Он улыбается на ответе - чем стирает резкость нежданного перехода на командный:
- Эль'нере сен айе Тольмарка, я неточно оценивал Ваш общий послужной... На каком по счету взыскании вы их принимаете к сведению?
Он улыбается. Значит, тоже можно...
А потом можно очень обрадоваться, что собственный - вполне уставной - ответ отчасти заглушает звонкий грохот снизу: колонны выстроились, Дням Имен положено начало:
- Это моя непосредственная обязанность!

Сейчас детские голоса затянут славу и приветствие великой и нерушимой, и это хорошо, потому что можно отвернуться. Смотреть, как они там. От себя - от чужого взгляда - от своего? Четкий, уголками вверх, разрез глаз высокородных, и - как продолжением - до темноты, до цвета серых скал, сплошным - рисунок чужой крови - ныряющий в такую же четкую присоль серебра на висках... От мыслей - сразу и ворохом: как же его... вымотало - а от времени он не прячется, а иные бы пугались уже. Потому что время целится - и скоро подобьет. От непрошеных вопросов – неизвестно, что назвать хуже… Недостойно, айе Тольмарка ли говорить: эти злости не стоят - Вашей, так точно. И еще чудовищней - даже мысленно так не стоит спрашивать, но – что он сейчас думает, что ему – вот так – что заметно?
Сотая мысль выскажет, как это звучит: «что Вы сейчас думаете, мой командир, что Вам - вот так?». Это хорошо, что можно... нужно отвернуться чуть раньше, чем назовешь. Думать сейчас нельзя, и говорить – как называется. Стоит назвать "больно" - и придется его почувствовать – вот сейчас, а сейчас нельзя. Сейчас стоять, смотреть – как там близкие маленькие; а еще – чуть больше – дышать, запоминать чудовищную яркость, как это бывает, когда вот так близко, какие они – тепло и запах... Одного – единственного живого... в страшном и недозволенном смысле - единственного.

"Я это еще понесу – выплакать к не-сухому дереву. Но это будет не сейчас. А пока можно стоять. И дышать. И знать: я это буду помнить. Насколько меня хватит."