недобрый такой, осенний
осенний ветер сдувает со склонов горы туман
истрепались ленты в саду ее, проданы серебряные бубенцы
ждет заплат бумага на окнах, ждут новой краски узоры на стенах, ждет пищи очаг
ничего, подождет еще, все будет в свое время
в ее доме давно уже не принимают гостей
граду подобны звуки его шагов
плещут по ветру рукава одеяний, возомнившие себя родичами последней осенней грозе
как хозяин, он ходит по комнатам, отодвигает ширмы
неодобрительно фыркает, видя скудость убранства
в темной кладовой, она разбирает травы: какие на полку сушиться, какие в похлебку
он говорит ей:
- Твой бог от тебя отвернулся, мне нечего делать в доме твоем
мне нечего делать на одной дороге с тобой
она разгибается, лепестки отряхивает с одежды и отвечает:
- Ты поднимался на гору? Ты миновал старца в корнях сосны,
ты оборонялся от семи тварей и двенадцати демонов? Ты спрашивал моего бога?
он смеется, громко, самодовольно
обводит взглядом пустые комнаты, собирает в кулак занавесь
так, чтоб были видны лишь только заплаты:
- А мне и не нужно, я сам вижу.
Ткани твои обветшали, щели в стенах ты затыкаешь соломой
твой сад молчит и очаг твой забыл запах тушеного мяса
птица-удача с перьями цвета радуги больше не вьет гнезда
под крышей твоего дома. Дела твои идут из рук вон плохо.
Твой бог от тебя отвернулся. Живи спокойно, следуй своей дорогой.
он не слышит в ответ ни звука, ни слова
он не видит ответного взгляда, зло плюет на пол и выходит из пустых комнат
в бессветной кладовой нет потолка
звездный луч тихо скользит по стенам, по полкам с травами
по улыбке на губах молчаливой женщины
она могла бы сказать, что бог ее не отворачивается никогда
пока сама она живет свою жизнь,
пока занимает отведенное место среди людей и вещей смертного мира
пока следует выбранному пути, бог от нее не отворачивается
а что взгляд его порой бывает так тяжек, что в пору ложиться и умирать посреди голого сада
так на то он и бог, чтоб внимание его было невыносимо для смертных
она молчит, зачем выпускать наружу слова, чье время еще не пришло
и двенадцати раз не успеет лето смениться зимой
лишь юноша займет место ветхого старика в сосновых корнях на склоне горы
в рваной одежде и сандалиях из коры
один человек позвонит в колокольчик у ворот дома,
что давно уже занимает место на самом краю селения, на пути к горе
ветер растреплет ленты в саду, на разные голоса заговорят бубенцы
женщина неторопливо отложит кисть, сдвинет подальше чернильный камень,
свернет отрез шелка, так и не принявший новорожденных знаков
завидев знакомую тень, женщина выйдет к воротам
и отшатнется
- дела мои идут плохо, - скажет ей человек, -
прежде знакомые, люди сторонятся меня, как будто я болен неизлечимой болезнью
я и забыл уже, как выглядят новые ткани, как пахнет мясная похлебка
неоткуда мне ждать помощи и не на кого надеяться
она ответит, закрывая ворота, творя в воздухе старый знак отторжения
- Боги не отворачиваются никогда, но бывает смертные закрывают глаза свинцом
чтобы не видеть их, воском заливают уши, чтобы не слышать
смертные отворачиваются друг от друга и дела свои приписывают богам
в моем доме нет для тебя ночлега, нет пищи, как нет и работы
живи своей жизнью, следуй своей дорогой
Канон, который очень, очень помнит лехта Льеанн.
в разные времена своей жизни